В 1958-ом я окончил среднюю школу, не ту, в которую поступал, а иную — совместную, с девочками, — и, разумеется, безнадежно влюбленный. Эта 167 московская школа была совершенно необыкновенной, редкой. Во главе ее стояла Лидия Петровна Мельникова, выдающийся, как я сейчас полностью понимаю, педагог, мудрый и величавый. Она подобрала учителей, одного лучше другого - словесников Сергея Михайловича Флоринского и Феликса Александровича Раскольникова, математика Эльфриду Моисеевну Абезгауз. Да все без единого исключения учителя были любимы школьниками.
На филфак МГУ меня не взяли, пошел работать, на следующий год стал заочником, затем — вечерником, и, наконец, дневником Петрозаводского университета, от любви начал слагать вирши, через пару лет вернулся из Карелии домой.
В Петрозаводске подрабатывал почтальоном, истопником и лектором. В Москве, учась, репетиторствовал. В 1963 г. женился на сокурснице, у нас родилась дочь. Красавица.
Годом позже окончил исторический факультет московского пединститута, где мне повезло у Нины Михайловны Демуровой учиться английскому языку.

Год ушел на действительную солдатскую службу (в пединституте не было военной кафедры), и с осени 1965-го я стал учить детей литературе, истории, искусству перевода, обществоведению, начал работать над диссертацией и писать статьи по педагогике в "Учительскую газету" и в "Преподавание истории в школе".
В тайны и хитрости методики истории меня посвящали кудесники из ленинского пединститута Пётр Васильевич Гора и Ирина Павловна Шепетовская. Скоро меня заметил историк, методист, дидакт Исаак Яковлевич Лернер и пригласил работать в сектор дидактики под руководством Михаила Николаевича Скаткина.
Так, с апреля 1968-го (рокового для "оттепели" года) моя судьба связалась с Академией педагогических наук (ныне Российская академия образования), академиком (действительным членом) которой я был избран в июне 1992 года.
В 70-м защитил кандидатскую по современной зарубежной методике истории, а сам переключился на теорию и историю образования. Научился читать еще и по-немецки, подолгу сидел в спецхране Ленинки (как старший научный сотрудник), где, подписавши обещание не распространять обретенное знание, получил доступ к запретным тогда гуманитарным классикам ХХ века — и нашим, и зарубежным.
Среди них были и педологи — герои человековедения (child study, Kinderforschung). Много прежде я увлекся педагогической антропологией Ушинского, а под влиянием Эвальда Васильевича Ильенкова еще и классической философией человека (Канта, Фихте и Гегеля по преимуществу).
Так что природа человека и ребенок как отец человека окончательно заняли пространство моих раздумий, разысканий, наблюдений. И при первой же возможности возродить к жизни педологию под именем педагогической антропологии, это и сделал ("Советская педагогика", 1988, № 11). Так что докторскую диссертацию защитил по педантропологии.
Ильенков привлек меня также к работе со слепоглухими студентами психфака МГУ, что предопределило мой семнадцатилетний путь. Путь, пройденный совместно с детским домом для слепоглухих детей в Загорске (ныне Сергиев Посад) и с лабораторией в дефектологическом институте. Её возглавлял удивительно серьезный и глубокий учёный, увы, ныне покойный, Валерий Николаевич Чулков.
Перестройка вдохновила меня на участие в теоретической разработке образовательной стратегии сначала во ВНТК "Школа-1" под эгидой академика Е.П. Велихова (фактически этим коллективом руководил замечательный математик и педагог Алексей Львович Семёнов), а затем во ВНИК "Школа" под руководством Э.Д. Днепрова. Почти всё, что мы тогда обосновали, власть, в конечном счете, не востребовала, а то немногое, что разные госкомитеты и министерства признали и реализовали, было постепенно обезображено до неузнаваемости, превращено в свою противоположность.
Я создал тогда вольный университет, он назывался Российским открытым университетом (РОУ), зарегистрировал его как "малое предприятие" в 1989 году. До января 1992 года поступление в РОУ было свободным для всех, без каких-либо конкурсов, отборов и экзаменов, вне зависимости от уровня образования абитуриента, места проживания и гражданства, состояния здоровья и социального статуса, юридической правоспособности. Для поступления в РОУ достаточно было прислать заявление с просьбой о зачислении в тот или иной колледж или на кафедру. Полностью освобождались даже от очень небольшой платы за обучение в РОУ инвалиды, неработающие пенсионеры, школьники, заключённые и беженцы.
В первые три года жизни РОУ у меня училось более 100 000 человек.
Гиперинфляция съела активы РОУ. Пришлось ввести ощутимую плату за обучение, и число студентов резко сократилось. А постепенно и каток законодательства в области образования и его налогообложения сравнял с землей почти все мои новшества.
Благодаря инициативе и содействию первого президента Российской академии образования -- Артура Владимировича Петровского -- РОУ слился с Институтом повышения квалификации педагогов и психологов при академии. Он стал называться "Университет Российской академии образования" (УРАО).
УРАО жив до сего дня, хотя с августа 2003 года я уже не работаю в нём. Сейчас в нём учится около 17 000 студентов, стажеров, аспирантов.
Мне никогда не удавалось быть только историком и теоретиком педагогики, я всегда был и остаюсь практиком. Школьный учитель, учитель-экспериментатор, лектор Института повышения квалификации работников образования, преподаватель для слепоглухих, организатор высших учебных заведений, руководитель рядом университетов, заведующий кафедрами, преподаватель собственных и иных вузов, — я един во всех этих лицах. Так что смело обсуждайте со мной вопросы воспитательной и учебной практики, а не только философии образования.

Бим-Бад Б. М.

С природой человека и людских сообществ согласуются неукоснительные законы воспитательного взаимодействия людей.
Законы воспитания, конечно, проистекают из сущности человека, общества, культуры.
Педагогика сообразуется не только с культурой народа, но и с микрокультурой и индивидуальностью каждого отдельного воспитуемого и с его прижизненной историей.
Будучи культуро- и природосообразной, педагогика стремится совпасть с базовыми факторами развития человека и общества. Не раствориться в них, а в них вписаться. Не противоречить им, а опереться на них.
Расположить педагогические законы можно не в логической, а в любой последовательности, потому что все они действуют одновременно.
Закон золотой середины. Любая крайность, любое преувеличение какого бы то ни было качества или количества в отношениях между человеком воспитывающим и человеком воспитуемым опасны или даже губительны.
Закон золотой середины согласуется с идеей амбивалентности человеческой природы.