Я люблю тебя, мой Шалунишка!
Cайт Аллы Баркан и Международного Союза родителей
Пятница, 2024-03-29, 10:48 AM

Приветствую Вас Гость | RSS
Главная | Отрывок из ультра | Регистрация | Вход
Меню сайта

Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 288

Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Форма входа

Отрывок из книги
Ультрасовременный ребенок

Алла БАРКАН

УЛЬТРАСОВРЕМЕННЫЙ РЕБЕНОК

АННОТАЦИЯ

 Эта книга о таланте терпеливой любви. Все родители мечтают о послушном тихом «ангелочке», которого любить — одно удовольствие! Но вместо ангелочков жизнь постоянно подсовывает нам упрямых фанатов компьютеров, плееров и бесконечных SMS-ок, страстных читателей комиксов и гламурных журналов. Сегодня они — геймеры, а завтра — рокеры, а то и загадочные эмокиды или дети-индиго. Но под любой маской — они — наши дети, которым всегда нужны наша безусловная любовь и терпенье, терпенье, терпенье...

Как понять их, таких разных и непонятных? Как не порвать связующую нить? Увидеть в своем ультрасовременном ребенке незащищенную детскую душу Вам поможет педиатр, детский психолог, доктор медицинских наук, профессор, а также мама и бабушка Алла Баркан.

                                   Содержание

 8          Несколько слов вместо предисловия, или Мой первый серьезный роман

18        Розы Маленьких принцев

20        Мы все дети...

26        Ультрасовременный ребенок, или МЫ и ОНИ

42        Дети многозадачности

54        Плееродети

64        Мобильные дети с мобильными телефонами

80        SMS-мания

90        Теледети, воспитанные теленянями

106      Телемания

124      Если Ваш ребенок геймер

142      Агрессивный ребенок

162      Дети, бегущие за прогрессом, или Одержимые гаджетоманией

178      Хай-тек-дети

190      Поттеромания

204      Рокорэпопопсорегги-дети (Если Ваш ребенок любит рок, рэп, попсу, регги...)

220      Кумиромания

240      Подростковая гламуромания

254      Элитный ребенок

266      Душа ребенка не может быть в бронежилете, или Ребенок из семьи новых русских

278      Уязвленные души «старорусских» детей

290      Репрессивный ребенок

306      Голодомания, или Нервная анорексия у подростков

330      О малоежках, ничегонеежках, многоежках и странноежках

346      Маленькие любители «сладкой» жизни

360      Паркур

368      Эмокиды в бездушном сегодня

378      Чайлдфри

388      Трепещущее сердце нелюбимого ребенка

412      Дети развода

430      Обидчивый ребенок

442      Демонстративный ребенок, или Самолюбивое «Я»

456      Идеальный ребенок

466      Ужасный ребенок

476      Мой ребенок вдруг стал грубияном

488      Маленькие Чаплины и мистеры Бины, или Почему Ваш ребенок паясничает

502      Леворукий ребенок

520      Я не жаворонок, не совенок, а ребенок

534      «И остался у мамы-козы только один деть», или Одинокий неодинокий ребенок (С какого возраста ваш ребенок может оставаться дома один)

550      Дети «из пробирки»

570      Суррогатное материнство

588      Дети из однополой семьи

598      Мама, я хороший бебиненок! Двуязычие: «за» или «против»

616      Аутичный ребенок не всегда «Человек дождя»

636      И Моцарт тоже, видимо, страдал синдромом дефицита внимания

656      Дети-индиго

676      Медиадети, или Папарацци мгновений

688      Послесловие

696      Розы Маленьких принцев

Несколько слов вместо предисловия, или Мой первый серьезный роман

 Мне было только восемнадцать, а может, не было и их... И я, подобно Гаргантюа, пыталась проглотить весь мир, не в силах насытиться его нескончаемыми соблазнами, наслаждаясь буквально всем — от зеркальных капелек росы, в которых преломлялась чистота всех утренних надежд, до манящего к планете Маленького принца, развевающегося как флаг-шатер над головой и трепещущего этим флагом неба, постоянно, как хамелеон, меняющего цвет — от зовущей в даль, за горизонт, голубой мечты до черноты невзначай пролитой кем-то туши...

Но... голубую мечту все чаще и чаще визажировали стаи продрогших серо-мышиных туч, а пролитую кем-то тушь подсвечивали светлячки мерцающих в ночи звезд... И это мерцание напоминало мне почему-то мерцание моей собственной, полной тайн и загадок, души, мерцание еще не обретшей своего истинного смысла, куда-то «бегущей по волнам» жизни, хоть я и топталась тогда еще только в дельте русла своей судьбы, не догадываясь о рукавах ее разветвления...

Это было удивительное время полета без крыльев, напоминающее цветы розового лотоса, раскрывающиеся на восходе солнца. Это было время встречи рассвета с журчащей ручейком, еще по-детски невинной душой. Это было время Надежды...

И вдруг в моей жизни появился Он... хотя раньше были только они.

Я училась на первом курсе медицинского института и мечтала стать детским врачом, несмотря на то что все мои знания о детях заключались тогда лишь в одной-единственной фразе, постоянно вдалбливаемой студентам на разных кафедрах педиатрического факультета, независимо от их профиля, авторитарно заявляющей, что ребенок — это «не взрослый в миниатюре»... Но кто, кто же он? Никто точно не знал, как, впрочем, не знаю и я до сих пор, ища всю свою жизнь этот ответ. А когда вдруг казалось — уже находила, он был неповторим, как мгновение жизни, исчезая из памяти вместе с мгновением, эфемерным, как вся наша жизнь.

Но тогда, но тогда...

У Него были глаза медового цвета. Во всяком случае, когда мне наконец удалось заглянуть в них, я увидела это. Не янтарного, а медового, хотя взгляд Его был совсем не медовым, а с каким-то привкусом горечи. И к нему невозможно было прилипнуть, даже чтобы поцеловаться зрачками. Нет, нет, нет, он не обещал никакого медового месяца со дня нашего знакомства, а был ускользающе-мимолетным, пролетевшим мимо меня, как счастье, которое я потом испытала, общаясь с Ним. Но все это было потом. А тогда, а тогда...

Я ощутила его полнейшее безразличие к моей собственной персоне, уже успевшей какими-то неведомыми мне, таинственными чарами притянуть к себе ему подобных, только более зрелых и опытных. И это заставило меня вновь обратить на себя его внимание посредством магии взглядов. Но на этот раз все оказалось напрасным. Он вообще больше не реагировал на меня, хотя я восторженно и шептала ему на ушко рождающиеся во мне слова:

Будешь кого-то с ума сводить

Своими глазами медового цвета...

Разве ты знаешь об этом, малыш,

Разве ты знаешь про это?

Но он совершенно не думал о будущем, погруженный только в себя, отгороженный от меня, как забором, своей отрешенностью — бегством от собственной жизни, себя самого и от этой больничной палаты, в которой, казалось, даже потолки и стены были перебинтованы штукатуркой.

И тогда наконец я решилась... прижать нежное тельце к себе...

Ему было всего шесть-семь недель от роду. И все эти недели он лежал здесь, в больнице, никем не приласканный и никем не целованный, маленький зябнущий нежный комочек с продрогшим сердцем.

Я взяла его на руки, с трудом удержав, потому что он начал вдруг трепетать, словно лань, содрогаясь от собственных сердцебиений, превышающих скорость экспресса. Мне казалось, что он превратился весь в сердце. Оно, как оккупант, вытеснило в мгновение из него все другие органы и системы. Это было горящее сердце Данко.

Я боялась, что его безумный огонь просто спалит ребенка. А он трепетал... и дрожал как осиновый лист, хотя весь был укутан слоями пеленок, как закутан кочан капустными листьями.

Я взяла его на руки. Прижала к себе. А он, он... отшатнулся вдруг от меня, чуть не выпав из рук. Наши взгляды столкнулись, как фары двух летящих навстречу друг другу «мерседесов» с испорченными тормозами. Я едва удержалась сама, чтобы так же, как он, не отшатнуться... Он смотрел на меня, содрогаясь от... ужаса... содрогаясь от дикого ужаса, леденящего душу безумного ужаса, отвергая меня в своем негодовании... не скрывая свое крайнее изумление... Он не знал еще тайны магии наших рук, тайны прикосновений, человеческой нежности?! Он не знал, что такое Любовь... Он... боялся... боялся... Любви?!

— Коля, Коленька, — вырвалось вдруг у меня, когда кончилась пауза оцепенения.

— Да какой он там Коленька, — прошипела уборщица. — Он вообще в первый раз услыхал свое имя. Можно даже и Колька, ведь так будут звать его в детских домах и приютах. А нам некогда здесь называть всех по имени. Видишь же, сколько брошенных в нашей больнице. Нарожают и бросят. А нам отвечать да выращивать их... Поняла или нет?

— Но в истории его болезни написано, что родители живы, есть мама и папа.

— Да ты просто чудная какая-то, что ли. Если б не было мамы и папы, не было б и его. Хочешь стать педиатром, не зная даже самых обычных вещей. Я теперь понимаю, зачем вам, студентам, с «малолетства» придумали практику: чтобы с первого курса уже отбраковывать тех, кто вроде тебя, называющих Коленьками совершенно безродных и лишних детей.

— Лишних... лишних детей?! — Я забыла, кто — я и где — я.

Мой протест выплеснулся стихийно, как река в наводнение, выйдя из берегов, заливает собой всех и все без разбора.

Ее «лишних» настолько вывело меня из себя, что, следуя ее собственной терминологии, я тут же «отбраковала» из всего встреченного мной здесь обслуживающего персонала лишь только ее, заявив совершенно ошеломленной женщине что-то вроде того, что самой «лишней» в этом отделении больницы для грудничков, а особенно в палате для «брошенных» детей, является она сама. Хорошо еще, что в этом начинающемся состоянии аффекта, промчавшемся как мгновенный сквозняк, у меня хватило ума все высказать ей в иносказательной форме, как подсказывала моя вечно ноющая зубной болью деликатность... Но житейски умная уборщица-няня прекрасно увидела, что было на «блюдечке с золотой каемочкой». И к своему собственному удивлению, как и к моему, прослезив свою душу до дна, неожиданно бросилась вдруг за новой, еще даже не стиранной, правда сочно уже проштампованной казенной больничной печатью, распашонкой для Коленьки, чтобы он наконец тоже понял, что, скорее всего, для него начинается новая жизнь.

Не знаю, как для него, но для меня она началась. Это было состояние тихой нежной романтической влюбленности, когда целый солнечный мир концентрировался в зрачках маленького несмышленыша. Это было состояние какой-то сверхъестественной привязанности, напоминающей собою поводок, длина которого не превышала миллиметра. Это было состояние половодья растаявших вдруг во мне еще ранее почему-то неведомых, светлых радужных чувств. Это было особое состояние какого-то совершенно безумного сердечного влечения, как предтеча Большой Любви...

Я с трудом дожидалась конца занятий, иногда сбегала и с лекций, лишь бы только быстрее увидеть Его. Ритм жизни моей совпадал теперь с ритмом его сердцебиений.

И его леденящий меня раньше ужас от моих проявлений человеческих чувств постепенно растаял, как лед в сердце Кая от горячих слез Герды в холодных чертогах Снежной королевы.

Я сама превратилась вся в нежность и ласку, хотя наше бесполое воспитание в те времена и приравнивало это все к «смертным грехам». Но меня еще вовсе не трогало, что же скажет по этому поводу обо мне грибоедовская княгиня Марья Алексеевна. И, забыв о девичьей гордости, как пушкинская Татьяна, пишущая письмо, я теперь каждый день буквально очертя голову спешила на свидание к маленькому мальчику в детскую больницу, в которой держали его теперь уже только из милости, оттягивая неминуемую встречу с холодом казенного Дома ребенка.

Я бежала к нему на свидание, позабыв про свидания со своими прежними романтическими привязанностями, не реагируя даже на бесконечные рисунки с изображением себя в институтской многотиражке, талантливые рисунки нашего лучшего студенческого художника, почему-то выбравшего из всего мно-гоцветия девушек своей музой меня. И хотя про эти рисунки говорил весь институт, они были мне безразличны. А когда наконец сам художник, постоянно подсаживающийся ко мне на объединенных лекциях наших двух факультетов (у него должна была быть другая специальность), так и не дождавшись моей благодарности, потрясенный моим безразличием, открытым текстом, позабыв о возможностях метода снов Веры Павловны в романе «Что делать?», раскрыл мне все свои карты, я лишь только поблагодарила его за вспыхнувшее ко мне чувство, сказав, что вовсе не достойна его и что мне очень жаль, что, сама не желая того и не помышляя об этом, я разбередила его душу, потому что теперь понимаю, «что это такое...». И тут же помчалась в институтскую многотиражку со своими новыми стихами о любви, стихами, посвященными... не ему... хотя для него там и был мой ответ: «Я не хочу тебя обнадеживать, сердце твое собой растревоживать...»

И хотя мое «это такое» было нечто другим, оно тоже напоминало мне чем-то неброскую нежную пастельную живопись, которой пользовался мой художник, а может быть, просто едва уловимую прозрачную акварель... Но акварельные краски разводятся на воде, а я уже находилась во власти транса от воздействия какой-то странной горючей смеси затаенных возвышенных чувств, превратившей со временем эту реальность в сказочный и волшебный роман.

Я брала Его на руки, прижимала к себе его хрупкое, нежное тельце, обнимала и гладила, мне хотелось его целовать, хотя я и считала тогда поцелуи откровением высшей любви, до которой бы надо еще дотянуться, ведь ее высота — высота Эвереста. А тут маленький мальчик вдруг вызвал во мне недоступное еще желание, на которое я наложила сама ради собственных принципов вето.

Я влюбилась в него без оглядки. Я ему покупала игрушки, я ему приносила цветы, я ему говорила слова, от которых кружилась моя голова. Я уже не могла без него. И он так, как подсолнух весь тянется к солнцу, уже начал тянуться ко мне. Исчез сумрак в медовых глазах... подсластилась медовая горечь...

И однажды, однажды все личико, когда я наклонилась к нему, его вдруг осветилось улыбкой, словно вспыхнула искра во мгле. Мальчик начал гулить, а потом засмеялся... Замахал мне своими ручонками, даже ножки его что-то мне сообщали. Он боялся, что я вдруг уйду, и хотел привлечь этим внимание.

Он смеялся, как звезды на планете над нами, где живет до сих пор еще Маленький принц...

— Вы свершили с ним чудо, — услышала я, — эти дети совсем не контактны. А у Коли, у Коли сейчас я увидела настоящий, естественный комплекс оживления, свойственный лишь младенцам с нормальным развитием в столь раннем возрасте.

— Вы увидели комплекс? Мальчик закомплексован? — Я смотрела на доктора Коли уже сквозь пелену начавших моросить по моим щекам слез.

Доктор все поняла.

— Этот комплекс — самый нужный из всех наших комплексов. Это комплекс здоровья ребенка, подтверждающий норму развития. А ведь мы все ему выставляли задержку в развитии. И диагноз был правильным. Но... Вы смогли заменить ему мать. Вы его воскресили для жизни. Я об этом должна сообщить в деканат, хотя раньше всегда была против посещения наших детей первокурсниками. А теперь понимаю, как важно, что студенты приходят сюда, хотя Вы нестандартная вовсе студентка, каждый день с ним, а не раз в неделю.

Она так же, как я, ликовала, объяснив мне все про этот комплекс. Этот комплекс — особый этап и важнейшая ступень развития для здоровых детей, лишний раз говорящий о том, что у них все в порядке, все в норме, все течет как по маслу и будет так течь, лишь бы мы их любили, как прежде. Их улыбки и смех, воркование, танцы ручек и ножек нам всегда сообщают о том, что они нами очень довольны, наша нежность им очень нужна, наши ласки им необходимы, что они любят нас, как мы их. Ну а дети, которых не любят, не способны любовь показать. Они просто не знают, что это такое, увядая без этого чувства.

И тогда я решилась спросить педиатра, как мне Коленьку усыновить. Мне казалось, что это — единственный выход в лабиринте его несчастливой судьбы.

— Вам хотелось бы Коленьку усыновить... В Вашем возрасте усыновить брошенного ребенка... Я такого еще не встречала! — Очевидно, я ей показалась пришельцем, не сумевшим вернуться на свой НЛО. — 1/1 зачем его усыновлять, он ведь временно брошенный, не насовсем. Его мама в больнице лежит после родов, лечится от депрессии. Папа даже приходит на него посмотреть. Был, наверно, два раза.

— Всего только два? За три месяца был лишь два раза? Да какой же он папа? Чужой человек!

— Нет, он просто не знает, как с ним обращаться. Я сейчас же ему позвоню. Сообщу, что сегодня увидела. Может быть, обойдется без Дома ребенка. Может быть, свекровь как-то поможет, пока мама болеет. Может быть... Надо бы мне Вас с ним познакомить... Может быть, Вы понравитесь папе...

— Папе Коли? Зачем?

— Боже, как Вы наивны. Первый курс лишь прелюдия жизни.

$ $ $

Я летела как будто на крыльях в больницу, чтоб на следующий день одарить малыша за незакомплексованный комплекс, за его начавшее уже просыпаться родниковое чувство ко мне... Я летела в больницу с охапкой гвоздик и коричневым плюшевым мишкой...

Но кроватка его оказалась пуста. И во мне что-то вдруг оборвалось...

Я стояла с гвоздиками возле кроватки, машинально пытаясь поправить постель, уложив на нее задремавшего мишку. Я ждала, что его принесет медсестра после очередной процедуры, понимая, что это конец бесконечности, полонившего меня до мозга костей, нового нестандартного чувства, непохожего на материнство, равноценного только ему.

$ $ $

— Его около часа назад забрал папа домой. — Голос няни-уборщицы вывел меня из заоблачных грез, где еще я витала в поисках утешения. — Вы же сами все сделали, чтоб было это. Когда папа узнал, что какая-то девушка хочет усыновить его Колю, моментально примчался за ним. Объяснил, что ухаживать будет за сыном его бабушка — папина мать, пока ее невестка в больнице.

И уборщица-няня, с которой когда-то мне пришлось выяснять отношения, положила свою мускулистую руку на мое совсем хрупкое еще плечо. Но я... я ощутила не тяжесть руки, а тепло человеческих чувств. Так, наверное, и я когда-то дала Коле понять, что он не один.

Я не знаю, как можно привыкнуть к разлуке, как ее пережить без тяжелых потерь. Знаю только лишь то, что потом притупляется чуть-чуть наша эмоциональная боль. Но тогда я не знала об этом. Я жила в состоянии чем-то похожем на «Мисюсь, где ты? где ты?», в состоянии грусти и светлой печали. Мне уже не хватало медового взгляда и искрящейся светлой улыбки. Я искала теперь это в каждом ребенке, у всех тех, кто встречался мне на пути. Но они были все же не Колей.

Я, как прежде, ходила все время в больницу в ожидании чуда — вдруг папа вернет. И сама же себя убеждала — зачем?

А однажды, однажды я все же решилась и набрала известный мне номер... Женский голос ответил: «Алло». Я сказала: «Звоню из больницы» — и спросила, как Коля. «Прекрасно, — был ответ. — Всем большое спасибо, что мой сын теперь снова со мной».

И вдруг в трубке послышался смех, звонкий, радостный, очень счастливый, смех ребенка, которого любят.

А потом я услышала — «мама», правда, «мама» касалось другой, до сих пор мне неведомой женщины, у которой, наверно, прорезался, как зуб мудрости, вдруг человеческий комплекс, да, да, комплекс, которого нет, названный комплексом оживления — комплекс радости, счастья и светлой любви.

$ $ $

С той поры утекло уже много воды. Я сама стала мамой, теперь даже бабушкой. Но мой первый серьезный «любовный» роман до сих пор часто перед глазами, хотя мне и сегодня еще не понять, что же было со мной в том «прекрасном Далеко» и какую любовь я тогда испытала из нюансов ее разновидностей. Может быть, лишь любовь-сострадание, любовь-жалость или просто любовь-восхищение, восхищение перед ребенком... Но, скорее всего, лишь любовь-благодать... Благодать для вхождения в мою профессию. Ведь, в конце концов, именно эта любовь научила меня быть дарующим в жизни, не берущим, хватающим все на пути, а дарящим другим хоть частицу себя, если им это необходимо.

Моя жизнь превратилась в спасение Коль, и не только с глазами медового цвета.

Я сейчас уже многое знаю сама про различные комплексы, про их лечение и все делаю, чтоб у ребенка расцветал его самый прекрасный из комплексов, названный комплексом оживления, — комплекс любви, тот, который когда-то отнял у меня как раз это волшебное чувство.

Я все делаю, чтобы осколки зеркала злого тролля сейчас никогда уже б не попадали в сердца наших детей, а особенно мам или пап, чтоб не встретилась детям Снежная королева, чтоб чертоги ее больше б не находились в отделениях детских больниц, в тех палатах, где часто лежат и сейчас малыши с зябнувшими сердцами.

Встреча с каждым еще незнакомым ребенком, у которого уже проблемы, для меня до сих пор полынья среди льда, полынья, предвещавшая, что лед не вечен, он растает... и может стать даже потом кипятком... Надо лишь подождать и набраться терпения... И тогда Вы увидите сами эти метаморфозы...

Встреча с каждым еще незнакомым ребенком для меня всегда — это Событие!

Что с моим первым Колей — не знаю. Думаю, что сейчас он уже и сам папа, нежный, ласковый, любящий папа. И что дети его — это дети, о которых я много пишу и которым хочу посвятить эту книгу. Его дети, скорее всего, наши дети «сегодня», поколение ультрасовременных детей, постоянно пытающихся убежать от реальности и теряющихся временами в пути, чтоб суметь заглянуть, как в замочную скважину, в параллельную сущность миров. Если хочется так заглянуть, пусть заглядывают, но живут все-таки на Земле, нашей бренной Земле, где роса словно зеркало, но не зеркало тролля, а отблеск гармонии и где солнце пытается нам осветить нескончаемый путь к Озарению.

Возвращайтесь на Землю, мои дорогие! Возвращайтесь, вы не пожалеете!

Магистр философии, доктор медицинских наук,

профессор Алла Баркан

Поиск

Cчетчик Openstat

Друзья сайта
  • Бим-Бад Б.М. Педагогика
  • Образовательный портал «Внешкольник.ru»


  • Copyright A. Barkan © 2024
    Конструктор сайтов - uCoz